7 декабря в российский прокат выходит аниме «Мальчик и птица» — первая за десять лет полнометражная картина Хаяо Миядзаки, который в очередной раз передумал выходить на пенсию. Кинокритик «Газеты.Ru» Павел Воронков посмотрел ленту — и рассказывает, почему фильм можно назвать самой личной работой режиссера.
В кинокритике есть такой штамп — «его (или ее) самый личный фильм». Штампов надо бы избегать, но они как сломанные часы: в смысле хотя бы пару раз совпадают с реальностью. В таких случаях, как правило, приходится оправдываться и извиняться, ну вот как сейчас, а потом все-таки использовать противный штамп.
Так вот, «Мальчик и птица» — самый личный фильм Хаяо Миядзаки. Еще лет шесть назад, когда производство ленты только запускалось, президент студии Ghibli Тосио Судзуки обмолвился, что Миядзаки снимает картину для своего внука, — вроде как на память о дедушке, которому осталось недолго. Слова Судзуки вполне объясняют чувство интимности, какое не отпускает на протяжении двух часов «Мальчика и птицы», третьего полного метра Миядзаки за последние 15 лет: если «Рыбка Поньо на утесе» была для детей, а «Ветер крепчает» — для взрослых, то новая картина сделана вообще для одного-единственного зрителя. Мы здесь постольку-поскольку.
Раз уж пошла гулянка со штампами, скажем так: нам в принципе несказанно повезло жить в одно время с Миядзаки, не способным снимать что-то помимо шедевров, тут же собственная привилегированность ощущается вдвойне — прямо с первых секунд, когда зал встречает заставку Ghibli аплодисментами. Дело не в том, что это, возможно, последняя картина постановщика (он, конечно, в очередной раз наврал про уход на пенсию и уже затевает следующий проект, но ему все-таки 82). А именно в том, что широкого зрителя вообще к ней подпустили: счастьем был бы уже статус эксклюзива парка-музея Ghibli, доступного только его посетителям, какой получают, например, короткометражки (последнюю из них, «Гусеницу Боро», Миядзаки выпустил в 2018 году). Но случился полноценный мировой прокат. Иной сценарий, разумеется, означал бы финансовую катастрофу и гибель студии — здесь, видимо, требуется для разнообразия поблагодарить капитализм за предоставленную возможность. В этой области, кстати, не обошлось без сюрпризов: в Японии картину начали прокатывать без какой-либо предварительной промо-кампании, выпустив всего один постер; итог — совершенно выдающиеся кассовые сборы, которые могут поменять правила игры в индустрии.
При всей сущностной интимности «Мальчик и птица» производит впечатление большого кино большого мастера. Оно то бывает переполняюще красивым (настолько, что слезы наворачиваются), то наводит ужас своей лютой психоделичностью (пожалуй, это самая странная картина в фильмографии Миядзаки, в хорошем смысле) — и в конечном счете вопрос, откуда в списке любимых фильмов режиссера взялась «Ностальгия» Андрея Тарковского, если вдруг такой стоял, решительно отпадает. С точки зрения трудности восприятия лента легко обходит предыдущий «Ветер крепчает», описывавший полеты во сне и наяву (и спустя десять лет получивший занятную рифму в виде «Оппенгеймера» Кристофера Нолана). Тут сон и явь быстро образуют эмульсию, после чего фильм по забавному совпадению оказывается вполне соответствующим моде, в смысле встраивается в современный тренд на мультивселенные, перехлестывающиеся таймлайны и метанарративы (в нем буквально есть дедушка, строящий целые миры, по которым путешествуют герои).
Здесь бы посоветовать не брать с собой на сеанс детей, поскольку им может стать скучно (два часа сомнамбулического фэнтези с человеком-цаплей, попугаями-людоедами и непрекращающимися метаморфозами не каждому окажутся под силу) или тяжело (в сухом остатке это роман взросления о ребенке, который учится справляться с чудовищной смертью матери). Однако после «Мальчика и птицы» недооценивать детей хочется в последнюю очередь. Это в известной степени фильм-завещание, а его составитель Миядзаки, как и прежде, с верой, надеждой и любовью смотрит на молодое поколение, обязанное стать лучше предыдущего (главный герой фильма не от балды помещен в период Второй мировой войны, его личная трагедия сопряжена с общечеловеческой). Просто теперь вера, надежда и любовь адресованы не поколению детей, а поколению внуков, что подводит нас к печальной мысли: дети не справились. Ну, ничего не поделаешь. Ветер крепчает, значит, жить старайся.